В детстве, лет до шести или семи, я
очень боялся Ленина. Причём мёртвого Ленина – того, что лежит в Мавзолее.
Помню, как старший брат, наверное, в
шутку назвал «мавзолеем» заброшенное зданьице в центре парка при Доме офицеров.
Брат часто шутил без улыбки, отсюда моё «наверное». Ещё он любил с серьёзным
видом разыгрывать друзей, - однажды так скормил приятелю целую пачку сухого
кошачьего корма: тот только появился в продаже, и брат соврал, что это отличная
закуска к пиву.
Но всё-таки про тот домик в парке. Этим
летом в нём, по-моему, работала шашлычная, а тогда, в детстве, это был заросший
полынью и заколоченный сарай с прохудившейся крышей и осыпавшейся штукатуркой.
Почему-то я помню его красным – то ли под штукатуркой был красный кирпич, то ли
всё зданьице было побелено чем-то грязно-бордовым. Одним словом, я помню этот
домик красным, кубическим, небольшим и в парке, в моём детстве и в моём городе
он больше всего походил на Мавзолей. Поэтому я поверил брату. И как только я
ему поверил, во мне поселился зудящий страх, что однажды Ленин (который,
конечно, только притворяется мёртвым) выйдет из «мавзолея» и меня поймает.
А в парке я бывал часто. Особенно, когда
пошёл в школу, и кратчайший путь от дома до неё проходил как раз через этот
парк. И «мавзолей» я видел чуть ли не ежедневно, чуть ли не каждый день я
старался пройти мимо него как можно быстрее.
Потом, конечно, я узнал и про Красную
площадь, и про настоящий Мавзолей, и даже как-то вечером, когда родители уже
отправили меня в спальню, а сами остались в зале у телевизора, подсмотрел в
щёлку программу о том, как ухаживают за телом вождя. Владимира Ильича там и
раздевали, и в какой-то раствор помещали, и одежду на нём меняли – всю, даже,
по-моему, галстук. Но если и не страх, то какая-то настороженность к зданьицу в
парке осталась, и когда этим летом я покупал там шашлык – горячий, с кольцами
свежего лука и кровавым пятном кетчупа – на мясо я смотрел с подозрением. Как и
на самого шашлычника.
